— Не брал, — запротестовал шпион, — получал в знак благодарности, потому и знаю его как облупленного. Конхессер из тех, кто барахтается до последнего. Сидеть мало что в мешке, еще и с завязанными глазами, когда любезное отечество дерут мориски, было не по нему. Можете оскорбляться, но Гамбрин не лучше вас. Родную бабушку утопит, жила бы страна родная, вот и принялся за тех, кого по старой памяти держал за жабры. А таких в Олларии не один и не два.
— И кто-то раздумал иметь дело с Гайифой? Похоже на правду, только кто?
— Будь это я, я бы тоже постарался сплавить посла закатным кошкам, но обормот вне закона дипломату без надобности. Конхессер мог бы вцепиться в вас, только чем припугнешь прощенного мятежника? Убийца кто-то тихий и праведный, и я его найду.
— Как?
— Растормошу былых собратьев по павлиньей кормушке и тех, кто мог оказаться таковыми. Скорее рано, нежели поздно я наступлю на нужный хвост, меня попытаются прикончить, и Джанис схватит убийц на месте. Соглашайтесь, Эпинэ. В конце концов, я рискую пусть и грязной, но шкурой, а вы — бумажкой с печатью. Дайте мне месяц. Если за это время я не окажу услуги Талигу, то просто удеру.
— А если Джанис не успеет к вам на помощь?
— Значит — судьба, но я в эту слепую сволочь не верил и не верю.
— Хорошо, я подпишу помилование, но охранять вас будет Карваль.
— Нет, — затряс головой Салиган, — так я не играю. Не судите о «висельниках» по не сумевшим вас захватить неумехам, у Тени есть и толковые ребята, но главное, они в истории с Гамбрином чисты, как ангельские задницы, а за ваших я не поручусь.
Зарычать Роберу не дала отошедшая в сторону панель, за которой обнаружились лесенка и барон, галантно подающий руку графине Савиньяк.
— Я подслушивала, — с достоинством сообщила высокородная дама. — Лучшего плана мы не дождемся, и Салиган прав. Это дело нельзя выпускать ни во дворец, ни в казармы.
3
Ловить так ловить, причем не откладывая. Маркиза Салигана в приличное общество вернула лично Арлетта, вернее, это маркиз галантно сопроводил графиню к накрытым столам. Робер и хозяйка задерживались, зато забежавший вперед хозяин очень мило поднял бровки и кинулся представлять гостей. Мевена, Дарави и Мэнселла Арлетта знала, ардорцев и парочку второсортных баронесс встречала. Оставшиеся трое, судя по физиономиям и опустошенности облюбованного ими края стола, могли быть лишь знаменитыми матерьялистами, тем паче один, как и обещал Марсель, напоминал сразу лисицу и ящерицу, а второй был щекаст и лыс. Значит, третий — не желающий быть бароном Фальтак.
— О! — воскликнул Дарави. — Салиган, а вы смелый человек! Так запросто явиться к обеду в... столь уважаемый самим Проэмперадором дом! А ведь вас ищут.
— Уже нет, — успокоила Арлетта. — Как вы можете видеть, маркиз найден и с учетом будущих заслуг почти прощен. Кстати, он в самом деле довольно смел, хоть и не той смелостью, которую я привыкла видеть рядом.
— Я предчувствовал! — провозгласил барон. — Я предчувствовал нечто подобное еще с утра и приказал приготовить осенний гальтарский соус! Желтки перепелиных яиц, белая горчица, оливковое масло, бальзамический уксус... Осень — пора возвращений и бесед с друзьями за достойным столом, но почему бы нам не заняться тем же в разгаре лета?! За ужин я ручаюсь, что до рассказов... Маркиз, чем вы занимались все это время?
— Я страдал, — объяснил Салиган, отодвигая даме стул.
— Придется поверить, — сухо бросил Мевен, — вы явно похудели.
— Связывать худобу со страданием абсурд, — донеслось с философского конца. — Дурное питание, дурной аппетит и дурное пищеварение — вот истинные причины телесного истощения!
— А вы знаете, — весело произнесла Арлетта, — я готова согласиться. Не есть еще не значит страдать, и наоборот. Мой сын навестил в заключении Манрика и Колиньяра и нашел, что они поправились, а ведь эти господа, несомненно, страдают... Или одна из подруг моей юности. В очередной раз разочаровавшись в любви, она плакала и ела конфеты.
— Как мило! — воскликнул один из ардорцев. — Плачущая девица с конфетами, если она хороша собой, лично у меня вызовет немедленное желание... утешить.
— Вы такой шутник! — заулыбалась одна из баронесс. — Разве мужчины способны утешать? Они лишь разбивают наши сердца!
— Зато женщины, — нашелся ардорец, — всегда готовы утешить плачущего мужчину.
— Особенно если он хорошенький, — со смешком уточнил Дарави, удостоился игривого удара веером и ретировался подальше от расшалившейся прелестницы.
— У шадов страдающий ищет утешения не в вине, а в воде, — вспомнил ардорец.
— Отвратительно, — с чувством произнес Салиган.
— Все куда хуже, чем вы думаете, — улыбнулась Арлетта, — скорбящие шады воду не пьют, они совершают омовения. Случается, по восемь раз на дню.
— Слышите, Салиган? На Межевых вам пришлось бы либо ходить в счастливчиках, либо мыться!
Салиган что-то ответил, матерьялисты встрепенулись и ринулись в спор. Они ценили грязь и уже съели все, до чего могли дотянуться. Появилась хозяйка, но к столу не пошла, а тихонько встала у окна, улыбаясь и пряча улыбку за веткой лилии. Баронесса казалась тоньше и бледней, чем обычно, но такое после дневной любви случается, особенно с брюнетками. Когда Арно наезжал домой, ночей дожидались редко... Пятилетний Ли даже решил, что побледневшая мама больна. Как же они тогда смеялись! Что ж, Робер наконец-то полностью ожил. Прежний полуседой доходяга не смог бы ласкать женщину, когда в доме полно чужих и нужно ловить убийцу. Любовь не только убивает, но и лечит, так что пусть любят сильнее и дольше.