— Ты что? — вконец оторопела Матильда. — С ней собрался?! С этой?! Она же по твоей вине сдохла, теперь у нее над тобой власть! Иначе б она сюда не добралась...
— Будь так, радость моя, — перебил Бонифаций, и плечи принцессы обхватила мужская лапища — теплая такая лапища, сильная... — мы бы сейчас с тобой, беды не чая, сон вкушали, а Рокэ, избегнув когтей, все позабыл бы...
— А ведь точно, дрыхли бы мы! — От сердца совсем немного, но отлегло. — Только все равно заманивает, тварь! Уйдет он с ней, и с концами!
— Уйду, — спокойно подтвердил Алва, — это не обсуждается. Тревога может оказаться ложной, но посмотреть необходимо. И, сударыня, вы правы, я ухожу с концами. Война на севере вряд ли в пристойном состоянии, да и с Рудольфом пора ругаться... Мы больше не имеем права тянуть и беречься, нужно рискнуть, но разрубить все узлы.
— И потому регент и Первый маршал заживо лезет в могилу?! Это не последняя война и не последняя беда. Если отдать все сейчас, кто будет вашим Талигом завтра?
— Так думаете не только вы, но и Рудольф. — Алва улыбнулся, и Матильда на старости лет едва не уподобилась лисоньке Этери. — Только я далеко не «всё», кроме того... Разве я похож на то, что можно взять и «отдать»?
— На императора ты похож, — хмыкнул Бонифаций. — Если подумать, уже года три...
— Омерзительно. Особенно с учетом всяческих пророчеств...
2
Что святая обязанность кавалера — развлекать дам (любых!), Марсель уяснил года в четыре. Обычно виконт справлялся с этим шутя, но на сей раз возникли трудности. Выходца не угостишь, а для флирта капитан Гастаки была слишком мертва, мощна и верна супругу. Оставалось вести светскую беседу, что Марсель и делал, ощущая себя скачущим с кочки на кочку через полное ягод и пиявок болотце. В первую лужу виконт плюхнулся, упомянув «пантерок». От былых соратниц капитана Гастаки затрясло, как трясет вояку от дезертиров, а верную супругу — от развратниц.
— Никчемные шлюшонки! — ревела Зоя. — Увязались за мной, чтобы ловить штаны! Ненавижу... Дуры вертлявые. Ни ума, ни совести, только б лизаться... Я потопила фельпский флагман, я не давала бездельничать гайифским болванам, я бы спасла и флот, и битву, если б не самозваные адмиралы и не эти дуры! Якорь им в глотку, угробить «Пантеру» и вертеть задом перед врагами... Сучки несытые, сожри их зубан! Завидели кобелей, и последние мозги вон...
— Сударыня, — попытался выбраться из лужи один из упомянутых кобелей, — а что вы сделали с другими вашими офицерами? С теми, кто был на одной вилле с вами? Почему они вообразили себя крысами?
— Это не мы! — отреклась Зоя. — Мы с Арнольдом такого не делаем. Не умеем, не знаем, не хотим! Я ушла за тем, кого всегда ждала, я не оглядывалась... Я не хотела забирать этих, нет, не хотела. Зачем мне они? А они уцепились, не уснули и уцепились... Так бывает: сперва вытечет, потом натечет другое. То, что рядом... Оно не страшное для горячих, оно никакое, просто так вышло. Может, я слишком злилась и они не уснули, может, они в это время про меня же, за моей спиной... Тогда сами виноваты, мерзавки, но я не хотела. Так вышло, но мне все равно.
— Мне тоже вообще-то, — совершенно честно признал Валме, — хотя, когда женщина так кусается, это неприятно. А почему я не уснул и вообще смотрю и не крысею?
— Не уснул, потому что кровь. Не твоя, но для не-сна хватает. Я сперва так думала, но, может, дело уже в тебе. Ты очень не наш, ты ничей. Совсем.
— Этого еще не хватало! Если я совсем ничей, как же я с вами пойду?
— Ты не пойдешь. Он не хочет.
— А кто его спрашивает? Я хочу, и я пойду, главное — пройти. Я не застряну в этой вашей дыре, или где вы там ходите?
— От холода к холоду и еще там, где горячие говорили то, что мы слышим. В этом доме многое сказано. Мы можем входить и звать.
— А забирать?
— Только если ответят и захотят. И еще виновных...
Виновные Марселя не заботили.
— Я отвечу и захочу, — твердо сказал виконт. — Надо сказать что-то определенное или можно импровизировать?
— Чего можно, якорь тебе под хвост?!
— Чтобы пойти с вами, — терпеливо уточнил Валме, — нужно знать особые слова или хватит чего-то вроде «капитан Гастаки, я желаю идти с Рокэ Алвой и обязуюсь не иметь к вам никаких претензий»?
— Ты в самом деле хочешь. — Мертвая дама смотрела в упор, но страшным это не было, то есть страшным по-сказочному. Вот если б Валме требовалось жениться или хотя бы согрешить, тогда это был бы не страх, а целый ужас. — И ты сможешь пройти, но какой же ты горячий!
— Прошу меня простить. Это доставляет вам неудобства?
— Нет, раскуси тебя зубан! Мне это никак, но хотела бы я глянуть на того, кто за тобой придет, а ведь такие быть должны!
— Пожалуй... Хотя я вроде бы лишнего не говорю. И Валмон, это наше имение, пока не провалился... Кстати, вы ничего про Рожу не знаете? Это маска такая. Ей, если Коко не врет, пара тысяч лет. С одной стороны она золотая с черным, с другой — наоборот. Висит на стене в Олларии, а потом падает, и случается какая-то гадость.
— Мы не знаем, что случалось до того, как мы остыли. Две тысячи лет назад Она уже была и могли быть те, кто служит Ей, но эта вещь не от Нее. Ты говоришь, эта маска...
— Грохается, — подсказал Марсель. — Один раз она шмякнулась, когда провалился Надор, в другой уж не знаю, что случилось, но день выдался отвратный. Я чуть не скормил собаке парочку уродов, посмевших поднять хвост на даму, а Рокэ заболел...
— Он не заболел, он выпил, и ты, и эти... Золото тоже пьет, железо — нет, а золото алчет, потому к нему и ползут. Скоро вернется солнце, а мы еще не в пути. Сходи и поторопи.