Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти - Страница 74

— Мне не нужна драка в Эйнрехте, — признался Руппи дрыхнувшей кошке. Расстреливать в центре столицы выбравшихся из каданской мясорубки кавалеристов не хотелось чем дальше, тем больше. Иди в охране уроды с Бермессеровой «Звезды», Руппи бы так не колотило. Наверное...

Подданная Леворукого дернула бело-розовым ухом и выпустила когти. Ей снилась мышь, а может, пахнущий «Истиной» брат Орест. Все было путано и нелепо. Согласись Олаф обменять жизнь, возможно даже в почете, на вранье, он бы не стоил пролитой ради него крови. Ледяной не предал ни себя, ни «Ноордкроне», так почему, раздери закатницы все на свете, хочется уладить дело миром?!

— Сударь, — сообщил служка и ловко ухватил кошку, — вас ждут в кабинете аббата.

На перемежающиеся шипеньем жалобы лейтенант не обернулся еще и потому, что внутри него самого тоже что-то шипело и при этом жаловалось. Талигойскому Придду повезло — он стрелял по предателям, хотя подобные «полковники» думают только о себе. Потому и не колеблются, то есть колеблются из любви к собственной шкуре, но это не в счет.

— Судя по твоему лицу, до тебя уже дошло...

— Святой отец, вы о чем?

— Значит, чувствуешь... Брат Орест, повтори. Можно без подробностей.

«Лев» заговорил. Новости были отвратительными, но ожидаемыми. Сначала. Парой минут спустя Руппи подумал, что брат Орест что-то путает. Потом выругался столь грязно, что удивился сам и удивил собеседников.

Олафа обвиняли в покушении на собственного адъютанта! Руперт фок Фельсенбург, видишь ли, слишком много знал о своем адмирале. Нашлись свидетели, присутствовавшие при нападении, так вот они...

— Какие, к Леворукому, свидетели?! — Мертвы все — убийцы, Мартин, Генрих... Не осталось никого — только он и ведьма, но она ушла... Не захотела в Эйнрехт.

— Спокойно, брат Ротгер! Свидетели — офицеры эскорта. Их задержали в столице еще по приказу кесаря. Брат Орест, имена?

— Лейтенант Штаудиц и лейтенант Ценкер. Вы должны быть знакомы...

— Что за... Да, знаком! — Рихард и Максимилиан... Мимолетные приятели, о которых он вспомнил и забыл. — Я считал их достойными офицерами. Неужели они...

— Здесь суду лжесвидетельство не требуется. От офицеров эскорта ждут честного рассказа о том, что они видели. А из того, что они видели, следует единственный вывод: убийцы охотились не столько за сидевшим в карете адмиралом, сколько за ехавшим верхом адъютантом.

— Еще бы! Я же был главным свидетелем Олафа...

— На том суде, который затевал кесарь, не на нынешнем. Процесс подготовлен нагло, но очень неглупо. Правда — хоть твоя, хоть этих кавалеристов, лишь подпирает ложь обвинения. Спасибо, брат Орест. Можешь идти.

— Да, — пробормотал Руппи, — спасибо...

Максимилиана с Рихардом и хмурого Роткопфа он выбросил из головы, а вот накрахмаленные армейские салфетки помнил. И жалел, что сухопутчиков не щелкнуло по носу. Серьезного поражения нынешний Талиг кесарии не нанесет, зато успехи на суше лишний раз подчеркнут хексбергскую беду, а значит, вину Олафа. Бруно мог бы помочь, но принцы руку оружейникам не протягивают. Принцы играют свою игру и жрут друг друга!

Руппи схватил кувшин и, наплевав на все приличия, глотнул прямо из горлышка. Его трясло, зато мысли обретали какую-то злую четкость.

— Святой отец, я благодарю за... новости.

— Не за что, сын мой. Я бы на твоем месте занялся шкипером. Деньги деньгами, но лучше его удивить сейчас, а не в час отплытия. Можешь оставить кого-нибудь на корабле. На всякий случай... Если ты потребуешься, тебя найдут. Если случится нечто непредвиденное у вас, господин Канмахер поставит свечу святому Ротгеру.

— Я собирался дождаться оглашения приговора.

— Опасно. Наши собратья во Ожидании становятся все назойливей, и не только они. Фельсенбурги и Штарквинды ищут пропавшего родича. Напоказ — на востоке, где будто бы кто-то что-то видел... Всерьез — в Эйнрехте и Метхенберг, стараясь не привлекать к себе внимания.

— Им бы не мешало... привлечь к себе внимание, пока Фридрих не перетянул к себе столицу и половину великих баронов.

Игры бабушки и Бруно...Чем они лучше регентских? То, что раньше казалось незыблемым, темнело и расплывалось, будто весенние сугробы, обнажая до поры до времени укрытые снегом колдобины и скопившиеся нечистоты. Ради короны спасти союзника-мерзавца... Ради короны отдать на съеденье союзника-героя...

— Каждый охотится по-своему. — Голос Луциана был ровен и спокоен. — Волки дичь загоняют, львы нападают из засады. Кстати, в Южную Марагону Фридрих отправил большую часть собранных между Эйнрехтом и границей войск, так что главная сила в столице — его гвардия. Это серьезней городской стражи.

— Я заметил. Мы освободим Олафа и уйдем. Нам не нужна красивая схватка, о которой... песни сочинять будут.

— Одну песню ты почти получил. В болтовне о шекских бойнях уже сейчас больше от легенды, чем от сплетни. Не знаю, что там случилось, но конвой может опомниться быстрей, чем наемные убийцы.

— Я думаю об этом. Моряки не знают лошадей, но я должен был служить в гвардии... Святой отец, мне надо переговорить с Рихардом... С лейтенантом Штаудицем. Не о его показаниях...

— Ты успеешь. Свидетелей, кроме Бермессера и его офицеров, задержат в Эйнрехте до окончания процесса.

— Господин Бермессер спешно отбывает на воды?

— Можно сказать и так. Об этом пока не объявлено, но господин Бермессер становится адмиралом цур зее и командующим Западным флотом. Генерал Хохвенде вчера в доме барона Троттена принес ему свои поздравления, а внук хозяина поклялся в дружбе и верности.